Когда Джон Меривезер собрал команду нобелевских лауреатов, чтобы «победить рынок математикой», казалось, что у него действительно получилось. Его фонд Long-Term Capital Management был похож скорее на лабораторию, чем на трейдинговую комнату: тишина, формулы на досках, сложные модели риска, бесконечные разговоры о волатильности.

Меривезер, бывший звезда Salomon Brothers, верил в одно — рынок рационален, а если кажется иначе, значит, просто не хватает данных. Он нанял Шоулза и Мертона, авторов формулы для оценки опционов, и вместе они построили машину для печати денег. В первые годы доходность LTCM превышала 40 % годовых — без рекламы, без пресс-релизов, без эмоций. Всё выглядело идеально.

Но летом 1998 года в Азии грянул кризис, за ним — дефолт России. Модели, рассчитанные на «нормальные» времена, вдруг перестали работать. Корреляции исчезли, ликвидность испарилась, спреды взорвались. Фонд, привыкший считать риск в четвёртом знаке после запятой, столкнулся с хаосом, которого не было в уравнениях.

( Читать дальше )

Когда Джим Саймонс ушёл из Стэнфорда ради биржи, коллеги решили, что он сошёл с ума. Великий геометр, человек, решавший уравнения, которые не понимали даже профессора, вдруг решил заняться спекуляцией. Он просто сказал:
— Если рынок — это хаос, значит, в нём тоже есть закономерность. Её просто никто ещё не нашёл.

В конце семидесятых он собрал команду не из трейдеров, а из математиков, лингвистов, физиков — людей, которые никогда не торговали, но умели видеть структуру там, где другие видели шум. Так родился Renaissance Technologies.

Сначала всё шло неровно: рынок был капризен, данные грязные, компьютеры — медленные. Но Саймонс был упрям. Он покупал исторические котировки, писал алгоритмы, проверял каждую гипотезу как теорему. В его офисе на Лонг-Айленде не было криков, не было телефонов с брокерами. Там стояли сервера, шуршали принтеры и писали код.

Постепенно из хаоса начала проступать закономерность. Алгоритмы стали видеть ритмы — не экономику, а поведение. Они ловили микродвижения, корреляции, которые длились секунды. К концу восьмидесятых его фонд Medallion зарабатывал сотни процентов в год.

( Читать дальше )

В 1982 году Рей Далио был уверен, что всё просчитал. Его компания Bridgewater тогда ещё помещалась в маленьком офисе в Коннектикуте, а сам он верил, что впереди величайший кризис после Великой депрессии. Он ходил по телеканалам, давал интервью, уверяя всех, что экономика США рухнет.

Когда началось заседание ФРС, он сидел у телефона, ожидая подтверждения своих страхов. Но рынок сделал обратное — рецессия закончилась, экономика пошла вверх, облигации взлетели, а его фонд оказался не просто в убытке — он был фактически разорён.

Далио продал почти всё, чтобы выплатить зарплату последним сотрудникам. В какой-то момент в офисе остался только он и телефон. Чтобы свести концы с концами, он занял деньги у отца — тысячу долларов, чтобы заплатить за счета и еду. Для человека, уверенного в своей непогрешимости, это был удар похлеще любого кризиса.

Позже он вспоминал: «Я понял, что могу быть абсолютно уверен и при этом абсолютно неправ».

С тех пор он стал другим человеком. Он перестал верить в догмы, стал проверять всё, строить модели, симулировать сценарии. Он создал систему «радикальной честности» и «радикальной прозрачности» — где сотрудники спорили с ним и могли доказать, что он ошибается.

( Читать дальше )

Осенью двадцать девятого Джесси Ливермор снова чувствовал запах беды — тот самый металлический привкус в воздухе, который он помнил ещё с паники 1907 года. Газеты писали о новом веке, об экономическом чуде, а он сидел в своём кабинете на Пятой авеню и смотрел, как графики поднимаются всё выше, будто по ним кто-то надувает шар.

Он не любил шум. Уже несколько недель он шортил рынок — тихо, через подставных брокеров, чтобы никто не понял масштабов его позиций. Он говорил жене: «Когда все уверены, что всё будет только расти — самое время продавать». Она не верила, но он был спокоен.

В конце октября телефон разрывался — все звонили, спрашивали, что делать. Банки паниковали, толпа на Уолл-стрит гудела, как улей. Ливермор просто курил у окна и наблюдал, как падают котировки. Один за другим рушились фонды, компании, надежды. Его позиции росли в прибыли, пока весь остальной мир терял всё.

Когда пыль улеглась, он заработал более ста миллионов долларов — а Америка погрузилась в Великую депрессию. Газеты называли его «медведем с Уолл-стрит», «человеком, который продал Америку». Но он не праздновал.

( Читать дальше )

В ту ночь, когда Дракенмиллер пытался отговорить Сороса ставить против фунта, Лондон спал, но весь остальной финансовый мир — нет. Это было в сентябре девяносто второго, и воздух в офисе Quantum Fund пах не кофе, а страхом.

Дракенмиллер считал, что фунт переоценён и его нужно шортить, но «аккуратно» — небольшим объёмом. Он всё просчитал, всё свёл в модели. Сорос слушал, кивал и вдруг сказал:
— Так зачем мелочиться? Если ты прав — нужно поставить по-крупному. Если нет — всё равно конец.

Дракенмиллер растерялся. Он пытался объяснить, что рынок может держаться на интервенциях Банка Англии. Что риск огромный. Что фунт — это не акция, его не обрушишь просто так.
Сорос лишь пожал плечами:
— Тогда обрушим вместе.

К утру они уже стояли в короткой позиции на миллиарды долларов. В течение нескольких часов Банк Англии израсходовал больше пятнадцати миллиардов фунтов, пытаясь удержать курс. Потом сдался. Фунт рухнул.

Когда всё закончилось, Дракенмиллер сидел в своём кабинете, глядя в монитор с пустыми стаканами котировок. Сорос зашёл, посмотрел на экран и спокойно произнёс:

( Читать дальше )

Когда Стив Коэн заставил трейдеров пересматривать собственные сделки, никто не понял, шутит он или сошёл с ума. Это было в девяностых, когда его фонд SAC Capital уже набирал легендарную репутацию — место, где за ошибки платили мгновенно, а за интуицию вознаграждали королевски.

Коэн ненавидел оправдания. Он мог спокойно смотреть, как рынок идёт против него, но не выносил, когда кто-то начинал объяснять, «почему это было логично». Тогда он придумал свой метод. Каждую пятницу трейдеры собирались в переговорке, где на экране показывали записи их собственных сделок — с комментариями, ордерами и голосом самого трейдера за кадром. Кто-то нервно смеялся, кто-то молчал, но большинство просто сидело, бледнея, когда видело, как они сами нажимают «buy» на самом пике.

Коэн стоял у стены, наблюдал и время от времени спрашивал:
— Что ты чувствовал в этот момент? Почему не вышел? Почему не дождался подтверждения?

Для многих это были настоящие пытки. Но через пару месяцев фонд начал работать точнее, чем любая система. Он заставил людей видеть себя как через камеру наблюдения — без эмоций, без иллюзий.

( Читать дальше )

В октябре восемьдесят седьмого Пол Тюдор Джонс не выглядел как человек, который собирается заработать состояние на чужой панике. Он просто сидел в своём офисе в Гринвиче, в полосатой рубашке и с тем самым спокойствием, которое бывает только у тех, кто уже знает, чем всё кончится.

За несколько месяцев до этого он буквально одержимо смотрел на графики — пытался найти аналог в истории. И нашёл: 1929 год. Та же структура, те же углы, тот же самодовольный рынок. Он показывал своим аналитикам старые вырезки из газет и говорил: «Смотрите, это тот же рисунок. Мы стоим на краю». Никто особенно не верил. До тех пор, пока он не начал открывать короткие позиции по S&P, почти на всё, что шевелилось.

19 октября, когда началось обвальное падение, Джонс уже был в игре. Рынок рушился, брокеры орали в телефоны, компьютеры глючили. Он стоял посреди офиса и следил за цифрами, как капитан, наблюдающий шторм через бинокль. Когда S&P за один день рухнул на 20 %, Джонс не дрогнул. Он просто кивнул ассистенту и сказал: «Закрываем половину. Остальное пусть катится вниз».

( Читать дальше )

В конце восьмидесятых Талеб ещё не был философом в жилете, цитирующим Сенеку. Он был просто уставшим трейдером из Salomon Brothers, который ночевал на полу у терминала и курил слишком много. Его стратегия уже тогда была странной: он не пытался угадать направление рынка — он просто ждал катастрофу и покупал опционы, которые все считали мусором.

В один из тех дней, когда рынок выглядел идеально спокойным, начальник отдела прошёл мимо его стола и усмехнулся:
— Ну что, опять ждёшь апокалипсис?
Талеб поднял глаза, пожал плечами:
— Он случается не часто. Но когда случается, платит за всё.

Через пару недель случился «чёрный понедельник» — октябрь 1987-го. Фонды рушились, трейдеры бегали по коридорам, у кого-то вырубился терминал, кто-то орал в трубку «Sell everything!». А Талеб просто сидел и смотрел, как цифры на экране превращаются в чудовищную прибыль.

По легенде, когда пыль немного улеглась, он спокойно собрал бумаги, снял пиджак и сказал ассистенту:
— Я пойду выпью кофе. Позови, когда мир закончится.

( Читать дальше )

1. Всегда используйте стоп-лосс
2. Держите убытки небольшими по сравнению с прибылью
3. Никогда не добавляйте к убытку
4. Ждите столько времени, сколько нужно, чтобы актив соответствовал вашим критериям покупки
5. Никогда не позволяйте хорошей прибыли превратиться в убыток
6. Никогда не упирайтесь, когда все идет наперекосяк
7. Не боритесь с трендом

Вы никогда не получите огромную прибыль с какой-либо реальной стабильностью, имея диверсифицированный портфель. Большая результативность с небольшой просадкой требует:

1. Тайминга
2. Оборота
3. Агрессивного размера позиции, когда сделки работают
4. Наличных или ликвидных позиций во время медвежьих рынков

Если вы хотите получать большую прибыль постоянно, вы должны отказаться от идеи быть правым или неправым и вместо этого научиться терять гораздо меньше, когда вы неправы, чем получать, когда вы правы. Я неправ так же часто, как и прав.
Вот почему я использую стопы.